Богема обожала белый порошок, вскоре прозванный «марафетом». Как пишет в своих воспоминаниях о предреволюционных годах автор песни «Кокаинетка» Александр Вертинский, наркотик сперва продавался открыто в аптеках, в запечатанных баночках по 1 грамму. Продукт немецкой фирмы «Марк», например, стоил полтинник за дозу. Потом начали требовать рецепт, и «марафет» ушел на черный рынок, его стали разбавлять зубным порошком и мелом - как видим, кое-что остается неизменным в любую эпоху.

Нюхали, по его словам, все: актеры, актрисы, поэты, художники; порошком предлагали «одалживаться», как раньше одалживались понюшками нюхательного табака.

Его продавали при входе в театр барышники вместе с билетами, как свидетельствует газета 1913 года.

«Кокаин был проклятием нашей молодости», - вспоминал «русский Пьеро». Пристрастившиеся к нему сидели в подвальных кабаре, белые как смерть, с кроваво-красными губами, с истощенным до предела организмом. Есть им не хотелось, на мозг действовали только очень крепкие напитки, которые как бы отрезвляли, «ставили на паузу» наркотический угар. Давно «подсевшие» погружались в атмосферу удручающего, безнадежного отчаяния. Все это перемежалось периодами, когда человеку казалось, что он гениален, - интересно, кем же чувствовали себя настоящие гении? Эпоха декаданса и максимального взлета культуры - надломленной, которой вскоре предстояло рухнуть - остро ощущалась всеми и требовала подстегивания мозга.

Мужчины носили кокаин в пузырьках, женщины - в пудреницах. Ювелиры изготавливали «кокаинницы», типа портсигаров. Их и сейчас можно в обилии найти в современных антикварных лавках - главное, не перепутать с другими, вполне невинными предметами.

Нюхать было модно. Первая жена Булгакова Татьяна Лаппа вспоминала, как однажды, не то в 1913-м, не то в 1914 году, муж принес кокаин. Сказал: «Надо попробовать. Давай попробуем». По ее словам, им не понравилось: Булгакова потянуло в сон, но раз было модно, то требовалось продегустировать. В автобиографическом «Морфии» Михаил Афанасьевич, наоборот, очень подробно и с мазохистским сладострастием описывает воздействие кокаина на свой организм (в числе других наркотиков).

Впрочем, это «один раз попробовал» типично для дамских воспоминаний о великих. Галина Бениславская вон утверждала, что Есенин кокаин понюхал лишь однажды, уже в 20-е, при Айседоре.

Пересказываем прелестную сцену с ее слов: наркотик поэту дал коварный Иосиф Аксельрод, но Есенин, по его собственному признанию, ничего не почувствовал - не действовало. Он показал Бениславской мундштук от гильзы, набитый белым порошком. Она от ужаса крикнула: «Сейчас же бросьте! Это еще что такое!» - и что есть силы ударила его по руке. Есенин, по ее словам, «растерянно, как мальчишка, понявший, что балует чем-то нехорошим и опасным, со страхом растопырил пальцы и уронил. Вид у него был такой: избавился, мол, от опасности». После чего поэта как следует отчитали: «Пробирала я его полчаса, и С.А., дрожащий, напуганный, слушал и дал слово, что не только никогда в жизни в руки не возьмет кокаина, а еще в морду даст тому, кто ему преподнесет».

Вера подруги «С.А.» в его «чистоту» мила: в том же разговоре Есенин ей жаловался, что поэт Николай Клюев заставляет его курить гашиш - отравить потому что хочет! При этом, по свидетельству той же дамы, злостным и совсем опустившимся кокаинистом был Алексей Ганин, также писавший стихи, близкий друг Есенина (свидетель на его свадьбе с Зинаидой Райх!), познакомившийся с ним еще в фельдшерском поезде в 1916 году, когда оба служили санитарами. Дружил «последний поэт деревни» и с дальневосточным футуристом Венедиктом Мартом - не только автором стихотворения «Каин кокаина», уж не будем гадать чем навеянного, но и известным морфинистом и курильщиком опиума. Однако Март не виноват: в Харбине в 1920-х было трудно этим не увлечься, особенно если ты занимаешься переводом древнекитайской лирики. Под кокаином бузил, как свидетельствует писатель Николай Захаров-Мэнский, еще один приятель Есенина, имажинист, актер Борис Глубовской.

Такое количество друзей-кокаинистов настораживает, но ничего не доказывает. А вот нарком просвещения Анатолий Луначарский в своей брошюре «О быте» прямо говорит о пагубном пристрастии Есенина (через два года после его смерти):

«Его подхватила интеллигенция футуро-имажинистская, кабацкая богема уцепилась за него, сделала из него вывеску и в то же время научила его нюхать кокаин, пить водку, развратничать».

Сочетание «Есенин и кокаин», «кокаин и Есенин» повторяется в двух абзацах раза четыре.

По словам Гиппиус, баловался «марафетом» и Игорь Северянин. Футурист Сергей Бобров, «дергаясь своей скверной мордочкой эстета-преступника», по мнению Георгия Иванова, тоже кокаинист. Вера Судейкина в дневнике 1917 года пишет о композиторе Николае Цыбульском, что «он и кокаин нюхает, и опий курит». И это мы приводим только те слухи, источник которых смогли проследить до конкретного мемуариста.

***

Легкость, с какой люди Серебряного века подсаживались на наркотики, совершенно естественна: они на них выросли.

Только в начале ХХ столетия производители перестали добавлять «вещества» в свою продукцию - до этого кокаин и опиум применяли в препаратах для местной анестезии (зубной порошок), лекарствах от простуды и головной боли, «медицинских винах» и даже детских каплях, облегчающих прорезывание зубов.

Были кокаиновые леденцы, облегчавшие боль в горле, порошок от насморка; применялся наркотик и как лекарство при стенокардии. Брокгауз еще в 1909 году рекомендовал кокаин в качестве средства от морской болезни (спорим, действительно помогало?). Использовался он для местного наркоза - в виде солянокислого раствора. Все это к началу Первой мировой войны уже было запрещено, однако потребительская предрасположенность вполне могла остаться.

Слово «кокаин» в поэзии 1910–1920-х годов употреблялось почти с той же частотой, с какой поэты пушкинской поры писали про «клико» и «аи».

Алымов призывал: «Не вдыхай магнолий кокаина!» Шенгели описывает «колкий сахар кокаина». У Несмелова: «А женщина с кокаином / К ноздрям поднесла щепоть».

Маяковский: «Горсточка звезд, / ори! / Шарахайся испуганно, вечер-инок! Идем! / Раздуем на самок / ноздри, / выеденные зубами кокаина!»

У Пастернака: «…Сыпан зимами с копыт / Кокаин!» У Земенкова: «Лицо синеет, как зажженная серная спичка / От кокаина». У Савина: «Я в сердце впрыскиваю пряный, / Тягучий кокаин стихов». Сельвинский, Саша Черный, многие другие - короче, слово входило в оперативный поэтический словарь.

Даже, прошу прощения, Николай Островский в «Как закалялась сталь» пишет поэтической прозой о красавице: «Чувственные ноздри, знакомые с кокаином, вздрагивали». В 1934 году в эмиграции под псевдонимом М. Агеев вышел «Роман с кокаином», целиком посвященный общению главного героя с наркотиками. Подозревали даже, что авторство принадлежит Набокову, - в итоге оказался Марк Леви.

Опиум/гашиш/эфир

С этим видом наркотиков взаимоотношения у русских писателей были иные, более созерцательные и восторженные. Дело в том, что у гашиша имелась литературная Традиция (с большой буквы). Речь не об одной только «Исповеди англичанина, употреблявшего опиум» (1821) де Квинси, а о более близком прошлом. В Париже с 40-х годов существовал такой Le Club des Hashischins, куда ходили - кто беседовать, кто употреблять - и Дюма, и Гюго, и Бальзак. И самое главное для наших героев - туда заглядывали поэты Теофиль Готье, Шарль Бодлер, Поль Верлен и Артюр Рембо. И эти литераторы с большим смаком описывали испытанные ими ощущения - что служило вполне себе образцом для поэтов русского Серебряного века, которые очень много переводили французов, подсматривая у них заодно эстетику и стихотворные размеры для своих произведений и умения франтить.

Первым вспоминается главный позер эпохи - Николай Гумилев. О его увлечении свидетельствуют Эрих Голлербах (у которого он просил трубку для курения опиума), Юрий Анненков, Павел Лукницкий. Да и сама Ахматова была совершенно уверена, что еще во время жизни с ней он «прибегал к этим снадобьям», хотя тщательно скрывал свои привычки от жены, поскольку она подобных чудачеств явно не одобряла. (Принимала ли наркотики Ахматова? Видимо, она к ним была равнодушна. По словам Михаила Мейлаха, когда у нее случился инфаркт, ей целый месяц кололи морфий. Он спросил, сопровождалось ли это какими-нибудь приятными видениями. «Ничего приятного в них не было, - отвечала Ахматова. - Ну, раз увидела у себя на постели кошку. Зачем мне кошка?»)

Вернемся к Гумилеву. Он увлекался и вдыханием эфира. Анненков оставил подробный рассказ, как они на квартире у инженера Бориса Каплуна (мужа Спесивцевой и кузена Урицкого) «уходили в мир сновидений» вместе с какой-то девушкой.

Кстати, именно Гумилев оставил первое в русской художественной прозе описание трипа и нестандартных ощущений, которое составляет примерно треть его небольшого рассказа «Путешествие в страну эфира».

Но увы, вообще рассказ эротический, про девушку и про их гипотетический секс, поэтому сегодня он кажется наивно-подростковым.

Эфир достать было легко. Опиум тоже. Как рассказывает Лаппа, которая приносила его для Булгакова, когда не находилось морфия, еще в 1916 году он продавался в аптеках без рецепта, и можно было набрать, побегав, сразу большую дозу.

Прозаические мемуарные «каминг-ауты» идут обычно в формате «я один раз попробовал». Например, поэт Георгий Иванов в «Китайских тенях» пишет, как из вежливости он выкурил с редактором «Биржевых ведомостей» Владимиром Бонди толстую папиросу, набитую гашишем. Собеседник обещал ему «красочные грезы - озера, пирамиды, пальмы». Вместо этого Иванов испытал легкую тошноту.

«Я ошибся, - сказал на это Бонди, - вам нужен не гашиш, а эфир, морфий».

Журналист считал себя физиогномистом и по морщинам и складкам на лице определял, к какому именно наркотику склонен собеседник.

Составить полную картину на основе мемуаров, разумеется, сложновато: о своем печальном опыте мало кто откровенничал, а про других писали в случае, когда скрывать это было абсолютно бесполезно либо если испытывали к тому или иному персонажу неприязнь.

Тяжелым наркоманом был писатель Евгений Соловьев. В 1905 году Чуковский в тексте его памяти описывает, как «могучий талант» жалостливо выпрашивал у него «гашиша», который у того отобрали. Или основатель «кружка декадентов» поэт Александр Добролюбов, «с большим лицом, имевшим совершенное сходство с белой маской, из которой жутко чернели какие-то сказочно-восточные глаза», как описывал его Бунин. По его же свидетельству, Добролюбов курил опиум и жевал гашиш. Светская львица поэтесса Паллада Богданова-Бельская курила папиросы с опиумом - для создания имиджа роковой красавицы (если верить Георгию Иванову).

Некоторые явно проговариваются в своих текстах. Например, Анненский, рассуждая о малороссийских красавицах в произведениях Гоголя, спокойно употребляет следующее сравнение: «Поднимитесь ступенью выше, и недостижимую красоту даст вам уже только опий». Татьяна Вечорка в стихах не стеснялась: «Пока расплывчато в груди / Опий колобродит душный…» Ее перу также принадлежит стихотворение «А ты замечтался о тонких приятных ядах…», где есть и про хлоргидрат, и про опиум, и про веронал.

Подробно и обстоятельно описывает ощущения от смеси перегара опиума, или терьяка, с гашишем лирический герой стихотворения «Курильщик ширы» Велимира Хлебникова.

Доктор Анфимов, рассказывая о его медицинском случае, пишет, что еще в детстве Хлебников нюхал эфир. Во время жизни в Персии поэт пристрастился к возлежанию в чайхане и покуриванию там терьяка - так рассказывает о нем и художнике Мечиславе Доброковском их друг Алексей Костерин в «Русских дервишах».

В поэтическом языке слово «опиум» встречается еще у Пушкина и давно уже приобрело переносное значение. Так что искать и вчитываться неинтересно. Только уже упоминавшийся Венедикт Март в 1922 году описывает все строго и по делу: «В игле проворной и вертлявой / Кусочек черный запестрит, / Горящий опиум-отрава / Взволнует пьяный аппетит». Вещество называлось все-таки словом «опий». Пастернак говорит именно об «опии», как и Волошин, Шенгели и Зенкевич. У Бориса Поплавского есть стихотворение «Караваны гашиша» (1918), где «варит опий в дыму голубом притонер».

С поиском слова «эфир» в лирике тоже проблемы, уж больно многозначно. А вот с «гашишем» все ясно, оно конкретное. Его воспевает, и не один раз, Иннокентий Анненский («сладостный гашиш»), упоминает Бенедикт Лившиц («вечно-женственный гашиш»). Борис Поплавский призывает рассыпать «гашиш по столику», есть он у Брюсова, Владимира Нарбута, Асеева и даже у Волошина… Георгий Иванов, тот самый, которого тошнило с одного раза, пишет: «И, как тайного гашиша ароматы, / В воздухе носилося ночное. / Все бледнее зарево заката…»

Морфий

На распространение морфия в стране сильно повлияла Первая мировая война. Многие начинали употреблять его как обезболивающее при ранениях, потом увлекались. От переутомления страдали врачи. По статистике, в 1919–1922 годах 60 % морфинистов в Петрограде были докторами или медсестрами и санитарами, прочие - воевали на фронте.

Самый знаменитый из них Булгаков, о чьем автобиографическом и душераздирающем «Морфии» мы уже упоминали. Читать записи устных бесед его жены Лаппы с Леонидом Паршиным страшнее: они не приукрашены литературщиной.

Образ любящей женщины, которая зимой мечется по захолустной Вязьме, чтобы достать дозу морфия подсевшему врачу, - страшный.

Но морфинистов было достаточно и в начале ХХ века: в их числе, например, актер Андреев-Бурлак, писательница и актриса Елизавета Шабельская; в 1914 году от смертельной инъекции умер художник Всеволод Максимович.

А вот легендарная Нина Петровская - плохая поэтесса, но талантливая изничтожительница мужчин, любовный треугольник которой с Белым и Брюсовым описан последним в романе «Огненный ангел» (в сатанинском антураже), - подсела на морфий весной 1908 года и вскоре увлекла за собой Брюсова, «и это была ее настоящая, хоть не сознаваемая месть», записал Ходасевич. А вот еще одно, его же свидетельство, теперь уже о самом поэте: «Помню, в 1917 г., во время одного разговора я заметил, что Брюсов постепенно впадает в какое-то оцепенение, почти засыпает. Наконец, он встал, не надолго вышел в соседнюю комнату - и вернулся помолодевшим. <…> Заглянув в пустой ящик его стола, я нашел там иглу от шприца и обрывок газеты с кровяными пятнами. Последние годы он часто хворал, - по-видимому, на почве интоксикации».

Желчный Бунин обзывал Брюсова «морфинистом и садистическим эротоманом».

И напоследок опять почитаем стихи. У Лозины-Лозинского: «Мы не знаем: откуда ты? Кем ты вызван? / Как сарафанница, поешь ты, скуля. / И из красной гортани фраз твоих вызвон / Принимает, как морфий, земля». Жуткое стихотворение у Зенкевича - «Бывают минуты…», про «нервы» и морфий, заливающий «вены волной воспаленной»… Поищите, прочитайте лучше целиком. У Кирсанова: «Я / сам набирал / из ампул яд» и «…морфий тащит в мертвый сон». Слово встречается у Северянина, Сельвинского - но уже без личного оттенка. У Поплавского есть строчки: «Ты говорила: гибель мне грозит, / Зеленая рука в зеленом небе», - а потом: «…Так впрыскивает морфий храбрый клоун…»

Поплавский, кстати, скончался в 1935 году в эмиграции, вдвоем с 19-летним поэтом Сергеем Ярхо. Оба умерли во сне, приняв большую дозу неких «недоброкачественных наркотиков». Что это было за вещество, узнаем в некрологе в газете «Меч» (от 20 октября 1935 года): героин . Наступает эпоха новых наркотиков и совсем другой литературы.

***

После Первой мировой, революции и Гражданской войны ситуация с наркотиками в стране сильно ухудшилась. Их начали использовать огромные слои обычного городского населения, солдаты, матросы, проститутки, бездомные. С точки зрения русской литературы это важно, поскольку все перечисленное выше перестало быть «предметом элитного потребления» и признаком богемы, сделалось менее модным. Впрочем, и с прослойкой писателей и поэтов в стране тоже стало как-то нехорошо…

МАРИНА КУДИМОВА
Москва

ГОГОЛЬ И...

ГОГОЛЬ И ПОСТ

На Руси никто с голоду не умирал
(Русская пословица)

Голод - лучший повар
(Пословица многих народов)

Всю жизнь Гоголь думал, что пишет про жизнь. Вот каламбур! Но еще Василий Розанов отметил мертвую недвижность гоголевского пейзажа. А уж о его некрофильском любовании смертью, об эстетическом предпочтении мертвого живому фрейдисты и неофрейдисты написали тома. Всю жизнь Гоголь был страшным обжорой, чревоугодником, если выражаться катехизическим языком. Или, если перейти на язык психиатров, изучающих пищевые расстройства, страдал булимией. Сестра Гоголя Ольга рассказывала о брате Николаше: "Он и сам был большой лакомка, и иногда один съедал целую банку варенья. И если я в это время прошу у него слишком много, то он всегда говорил: "Погоди, я вот лучше покажу тебе, как ест один мой знакомый, смотри - вот так, а другой - этак".

Здесь надо сразу сказать, что чревоугодие хотя и является в христианском реестре безусловным грехом, но отнюдь не смертным и даже не самым тяжким в силу его неустранимости. Об этом много написано у Отцов Церкви. Святой Иоанн Лествичник называл обжорство "притворством чрева". Вероучитель Иоанн Кассиан Римлянин писал: "...и чрезмерное желание плотского удовольствия, и отвращение от пищи возбуждаются врагом нашим. Чревоугодия никак нельзя пресечь, как прочие пороки, или совершенно истребить, а только излишние возбуждения и пожелания его силою души можно ограничить, обузить". Интересно сопоставить слова вероучителя с русской поговоркой: голод в мир гонит. То есть, отвлекает, тдаляет от духовного. В этом смысле русский народ создал пословицу и посолонее приведенной: голодный и владыка хлеба украдет. И, чтобы закончить с фольклором, приведем еще один пример, напрочь опровергнутый автором "Мертвых душ": никто с поста не умирает.

Великий актер Щепкин утверждал, что из Гоголя получился бы первоклассный повар. А умер несостоявшийся повар, заморив себя голодом, не в состоянии проглотить ни куска, ни ложки бульона. То есть от противоположности булимии - анорексии, болезни девочек-подростков, терзающихся от каждого лишнего грамма. Глубина оснований, по которым Гоголь прекратил принимать пищу, вряд ли делает его поступок более разумным или взрослым. Аскеты всех мировых религий, прежде чем сесть на голодный паек, проходят стадии духовных посвящений, которые Гоголю не были попущены: ни одно вероучение не одобряет и не поощряет сверхсильного поста.

Масленая неделя в последний год жизни Гоголя - 1852-й - началась 5 февраля. О том, что "повар" начал поститься впрок, есть множество свидетельств. Друг Гоголя Степан Шевырев встретился с ним накануне - 4-го числа. Гоголь сообщил ему, что "...решился попоститься и поговеть". Шевырев поинтересовался: "Зачем же на масленой?" - "Так случилось..."

Надо сразу отметить, что в истории болезни и смерти Гоголя множество пробелов и неясностей, связанных и с психическим состоянием больного, и с мистической тайной, которая, несомненно, присутствовала в этой истории. Связана л она с тайной исповеди или с сокрытием неких сведений от исповедника, мы гадать не будем. Фигура Гоголя на студеном ветру Девичьего поля, не решающегося войти в храм преподобного Саввы Освященного, маячит немым укором перед глазами
всякого исследователя, касающегося этой запретной темы.

Далее Шевырев записывает: "5-го он жаловался мне на расстройство желудка..." Желудочную версию Гоголь придумал давно и использовал так широко, что его восторженная поклонница графиня Репнина заметила: "Мы все жили в его желудке". В течение долгих лет Гоголь утверждал, что у него "кишки перевернуты", то есть его пищевой тракт представляет собой как бы антимир. Слово художника столь беспрецедентного дарования имеет свойство сбываться и играть с произносителем весьма злые шутки. Тем более что многие герои Гоголя по отношению друг другу представляют собой тоже перевертыши, обратные преспективы. Вспомнить хоть Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, которых автор сравнивает с редьками - одна хвостом вверх, другая - вниз.

По общему мнению, Гоголь погиб от неправильного лечения, тогда как привело его к фактическому самоубийству прежде всего острое влечение к смерти. О масленичном говении Гоголя пишет и М. Погодин, и, конечно, доктор Тарасенков. Алексей Терентьевич Тарасенков лечил Н. В. Гоголя во время последней его болезни. Не чуждый писательства, он оставил нам книгу "Последние дни Н. В. Гоголя (описание его болезни)". Тарасенков единственный из медиков, наблюдавших угасание Гоголя и предпринимавших часто экзотические попытки его спасти (обкладывание горячим хлебом!), понимал душевное состояние пациента и сострадал ему. Вот что пишет добрый доктор о первых шагах писателя к своеобразной эвтаназии: "...по некоторым уставам не дозволяется вовсе употреблять никакой пищи. Гоголь... по-видимому, старался сделать более, нежели предписано уставом... от пищи воздерживался до чрезмерности: за обедом употреблял только несколько ложек овсяного супа на воде или капустного рассола".

Анамнез Гоголя приводит к заключению о вреде поста для человека, по классификации восточной медицины воплощающего стихию ветра, то есть наделенного нервной организацией весьма подвижного типа, склонного к меланхолии и плохо сохраняющего все виды энергии (известно, что Гоголь страшно мерз и не мог согреться ни у какой печки). Вот что говорил доктору в хорошую минуту сам пациент: "Нередко я начинал есть постное по постам, но никогда не выдерживал: после нескольких дней пощения я всякий раз чувствовал себя дурно и убеждался, что мне нужна пища питательная". Выскажем и общеизвестное: православный пост никак не связан с голоданием или диетой, вопреки практике многих неофитов. У Степана Писахова есть чудесный сказ "Как купчиха постничала". Несмотря на иронию, продукты, потребляемые чревоугодной купчихой, вполне гожи для поста и формально не ведут к его нарушению.

Нельзя сказать, что люди, окружающие писателя, отнеслись к его состоянию легкомысленно. Помимо приходской Церкви Саввы Освященного на Девичьем поле, куда больной ездил, пока мог передвигаться и пока неведомая нам причина не остановила его на пороге, Гоголь отстаивал долгие службы в домовой молельне графа Александра Петровича Толстого, человека строгой православной жизни, у которого писатель провел последние месяцы своего земного пути. Заметив изнурение Гоголя, граф посоветовал ему причаститься, не продолжая приготовительного говения. Но, вкусив после причащения (7-го февраля) просфору, Гоголь стал сокрушаться так, будто наелся бифштексов с кровью, называя себя обжорой, окаянным, нетерпеливцем и пр. Тогда граф Толстой прекратил домашнее богослужение, как водится, перепутав причину и следствие. Михаил Семенович Щепкин, помня Гоголя большим лакомкой, пригласил его на блины, расписав угощение во фламандских красках. Великий лицедей надеялся поправить дело с помощью благотворительного представления. Не тут-то было! Гоголь приехал к Щепкину за час до обеда, передав прислуге извинения и сказав, что зван обедать в другое место, то есть проявил типичную для безумца хитрость. После чего вернулся домой и, разумеется, не взял в рот маковой росинки. Возможно, стояние у храма, чему был случайный свидетель, пришлось именно на этот часовой промежуток.

Священника с Девичьего поля пригласили в дом к Толстому в надежде, что ему удастся увещевать голодаря. Батюшка всеми доступными способами убеждал Гоголя не чинить себе вреда, сам ел при нем постную, но сытную пищу. Чтобы отвязались, Гоголь проглотил ложку масла и почувствовал себя еще хуже. Граф Толстой кинулся к знаменитому владыке Филарету (Дроздову), полагая, что уж этот авторитет подействует, тем более что, решив умереть, Гоголь просил графа передать митрополиту многие из его сочинений на хранение. Владыка, узнав о состоянии писателя, прослезился и просил передать ему, что дело не в посте, а в послушании и Церковь требует, чтобы больные предавались воле врача. Ни малейшего действия рекомендации не возымели. Тогда обратились к светским средствам и послали за магнетизером с булгаковской фамилией Альфонский, дабы он покорил волю больного и заставил его принимать пищу под гипнозом. Гоголь выпил чашку бульона, что вызвало всеобщее оживление, и на этом "завязал" с едой окончательно. На исходе первой недели поста все осознали, что дело слишком серьезно, и вновь призвали доктора Тарасенкова. Чтобы понять картину, явившуюся его глазам, придется прибегнуть к пространной цитате:

"Увидев его, я ужаснулся. Не прошло и месяца, как я с ним вместе обедал; он казался мне человеком цветущего здоровья, бодрым, свежим, крепким, а теперь передо мною был человек, как бы изнуренный до крайности чахоткою или доведенный каким-либо продолжительным истощением до необыкновенного изнеможения. Все тело его до чрезвычайности похудело; глаза сделались тусклы и впали, лицо совершенно осунулось, щеки ввалились, голос ослаб, язык трудно шевелился от сухости во рту, выражение лица стало неопределенное, необъяснимое. Мне он показался мертвецом с первого взгляда…"

Роль врачей - и телесных, и духовных - становилась воистину роковой. О влиянии на вечного неофита-Гоголя его духовника отца Матфея (Ржевского) написано слишком много, чтобы повторяться. Вот лишь одна из максим, которую испытывал ревностный уставщик на впечатлительном до крайности, утонченном до прозрачности, взвинченном до экзальтации Гоголе: "Устав Церковный написан для всех; все обязаны беспрекословно следовать ему; неужели мы будем равняться только со всеми и не захотим исполнить ничего более?" Гоголь захотел... и совершил серьезнейший с точки зрения христианина грех - перестал бороться за жизнь в себе. Унес ли отец Матфей тайну Гоголя, исповедовавшегося ему незадолго до смерти, или тайну сию скрывает Господь от непосвященных? Или, напротив, она доступна всякому, имеющему очи? Не станем льститься тщетными догадками.

Поведение Гоголя-больного необходимо четко отделить от мотивов Гоголя-верующего, Гоголя кающегося. И поведение это снова приводит к мысли о невротическом расстройстве, именуемом анорексией. В частности, анорексики в большинстве убеждены, что питаются вполне достаточно, и самое сложное - доказать им, что это не так. Гоголь уверял Тарасенкова, что он сыт и "ест довольно". Тарасенков, к сожалению, не был психиатром и специалистом в области человеческого поведения. Аргументов в пользу питания у него не нашлось. Что и говорить, пациент попался не простой, да еще с тяжелой наследственностью. Обстоятельства смерти отца Гоголя позволяют предположить, что он страдал некой формой нервного заболевания сродни мании.

Это достаточно известная гипотеза. Но сестра писателя Ольга рассказывает следующее об их матери: "После смерти отца мать была убита горем, ничего не хотела есть и довела себя до того, что ее насильно заливали бульоном и не могли раскрыть рта, - стиснуты зубы - и ей чем-то разжимали зубы и вливали бульон". Если верить, что и отец перед концом отказался от пищи, получаем картину превосходную. К слову сказать, никакой пищи не могла принимать перед смертью Пульхерия Ивановна, героиня повести "Старосветские помещики". А так автор описывает в "Вие" сотника, скорбящего по убиенной дочери: "Заметно было, что он очень мало употреблял пищи, или может быть даже вовсе не касался ее". Трудно назвать эти эпизоды случайными.

Борьба с лишним весом, принимающая характер невроза, обусловлена, азумеется, не только внешним стандартом. Многие психологи считают, что подсознательная установка морящих себя голодом подростков - страх превращения во взрослых. В последние дни, уже не вставая с постели и ни с кем не говоря, Гоголь постоянно писал на длинных бумажных полосах одну и ту же Евангельскую фразу: "Аще не будете малы, яко дети, не внидете в Царствие Небесное". Но если Спаситель, кажется, подразумевал состояние души, то Гоголь имел в виду телесную "малость", попросту говоря, худобу. В. С. Аксакова вслед за Тарасенковым вспоминала: "Мы все были поражены его ужасной худобой. "Ах, как он худ, как он худ страшно!" - говорили мы..." Что знаем мы о гении человеческом, если даже это спародировал Гоголь заведомо в 10-й главе "Мертвых душ": "Все подалось: и председатель похудел, и инспектор врачебной управы похудел, и прокурор похудел, и какой-то Семен Иванович, никогда не называвшийся по фамилии... даже и тот похудел". А в главе 11-й устами учителя Павлуши Чичикова дословно предсказал собственный конец: "...Вот ты у меня постоишь на коленях! ты у меня поголодаешь!"

ГОГОЛЬ И ОПИУМ

МАРИНА КУДИМОВА - поэт, публицист, эссеист. Родилась в Тамбове. Окончила Тамбовский педагогический институт (1973). Печатается с 1969. Автор книг стихов: "Перечень причин", М., 1982; "Чуть что", М., “Современник”, 1987; "В антракте, в провинции", Копенгаген, 1988 (на датском и русском языках) ; "Арысь-поле", М., “Современник”, 1989; "Область", М., “Молодая гвардия”, 1990. Публиковала стихи в журналах и альманахах "Апрель", "Волга", “Знамя”, "Новый мир", "Столица", “Кредо”, "Континент" и других. Произведения М. Кудимовой переведены на английский, грузинский, датский языки. Член Русского ПЕН-центра (1991). Лауреат нескольких литературных премий, в том числе - журнала “Новый мир” (2000). Председатель жюри Илья-премии. Живет в Переделкине.

За свой талант им приходится платить очень дорогой ценой. Чаще - здоровьем, в отдельных случаях - жизнью. Бард Владимир Высоцкий намертво пристрастился к наркотикам, танцовщик Рудольф Нуриев был нетрадиционной ориентации и, по одной из версий, таким образом заразился СПИДом, поэт Вячеслав Иванов с супругой в своей знаменитой Башне в Петербурге устраивали в 1910-х годах настоящие оргии, Александр Блок , как говорят, был хроническим алкоголиком.

Любовь и водка

А вот Владимир Маяковский , по воспоминаниям современников, пристрастия к алкоголю не имел, но зато употреблял кокаин и страдал от всевозможных маний, граничащих с помешательством. Он был невероятно, патологически брезглив и при этом без ума от всякой живности. Постоянно подбирал бездомных кошек и собак. В конце концов хозяйка квартиры, в которой жил поэт, попросила его очистить помещение от зверинца. В такую же крайность он впадал и в любви. Чего стоил один лишь «тройственный союз» - Маяковский, его самая большая любовь Лиля Брик и её муж Осип Брик. Маяковский проживал с супружеской парой в одной квартире и оплачивал все их счета. Сама Лиля уверяла, что с мужем интимные отношения прекратила задолго до того, как попала в постель к известному поэту, что Ося просто по-дружески скрашивает её жизнь. «Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах…» - уверяла Лиля. И в то же время провоцировала поэта, чтобы держать его «в поэтическом раже». «Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности!» - удивлялась она Маяковскому. Эта пытка любовью Маяковскому пошла на пользу - когда Лиля на пару месяцев отказала поэту и от дома, и от тела, потребовав, чтобы он сначала писал, а уж потом любил, измученный Маяковский выдал целую кипу шедевров.

«Шарлатан» и «скандалист» Сергей Есенин своего пьянства не стыдился: «То ли ветер свистит /Над пустым и безлюдным полем, /То ль, как рощу в сентябрь, /Осыпает мозги алкоголь». Из-за неуёмного возлияния и прилюдных скандалов Есенину даже настоятельно советовали подлечиться в психиатрической больнице. Его друг Анатолий Мариенгоф писал: поэт настолько искалечил себя выпивкой, что «от первой, утренней, рюмки у него уже темнело сознание».

Средство от одиночества

Михаил Булгаков о своём пороке - увлечении морфием - написал рассказ «Морфий». «Михаил был морфинистом, и иногда ночью после укола, который он делал себе сам, ему становилось плохо, он умирал. К утру он выздоравливал, однако чувствовал себя до вечера плохо. Но после обеда у него был приём, и жизнь восстанавливалась. Иногда же ночью его давили кошмары. Он вскакивал с постели и гнался за призраками. Может быть, отсюда и стал в своих произведениях смешивать реальную жизнь с фантастикой», - рассказывал в своей книге Леонид Карум, муж сестры Булгакова.

Булгаков пристрастился к морфию, будучи совсем молодым врачом, когда вместе с женой Татьяной Лаппа был назначен в провинцию земским лекарем. «У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, - способность проводить жизнь в полном одиночестве. А одиночество - это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость... Мне ни до чего нет дела, мне ничего не нужно, и меня никуда не тянет» - так оправдывал свой порок писатель.

«Что с тобой, что случилось?.. У тебя, как я знаю, есть чудовищная русская привычка пить именно с горя, с тоски, с хандры, с разлуки…» - напишет в письме к актрисе Валентине Серовой поэт Константин Симонов. Жизнь одной из самых красивых женщин Советского Союза разрушил алкоголь, из-за него она потеряла семью, дочь - суд лишил Серову родительских прав, а молва - доброго имени: о ней говорили уже не как о прекрасной актрисе, но как о вконец спившейся женщине.

Увлечением Петра Ильича Чайковского были красивые юноши. Говорят, что в советские времена некоторые его письма фривольного содержания были надёжно спрятаны - чтобы не порочить облик композитора, но в период перестройки их рассекретили. Вот отрывок из якобы письма Петра Ильича Чайковского к его брату Модесту: «Представь себе! Я даже совершил на днях поездку в деревню к Булатову, дом которого есть не что иное, как педерастическая бордель, - пишет Чайковский брату. - Мало того что я там был, но я влюбился как кошка в его кучера!!! Итак, ты совершенно прав, говоря в своём письме, что нет возможности удержаться, несмотря ни на какие клятвы, от своих слабостей». По одной из версий, умер Чайковский не от холеры, как принято считать, а покончил с собой, терзаясь муками из-за своих «неправедных» увлечений.

А как у них?

Поэт Шарль Бодлер был выпивохой и покуривал опиум, Эдгар Аллан По тоже не чурался рюмки-другой, однажды так напился, что нашли его в канаве. До больницы писателя довезти успели, но не спасли. Писатель Эрих Мария Ремарк глушил душевную и физическую боль от войны алкоголем, а Оноре де Бальза к баловался… кофеином - пил по 20-30 кружек кофе в день, что врачи считали болезненной привязанностью, спровоцировавшей смертельный недуг. Льюис Кэрролл , как заверяют некоторые биографы, писал свою «Алису в Стране чудес» под воздействием опиума.

Мнение эксперта

Александр Полеев, психотерапевт : «Злоупотребление алкоголем, наркотиками, эмоциональная неустойчивость - это очень естественно для артистической среды. Потому что люди искусства создают то, чего раньше не было. Ремесленник, даже самый квалифицированный, создаёт что-то обыденное. А художник творит произведение искусства, которое должно взволновать тысячи зрителей или читателей. Это требует огромного душевного напряжения, и это напряжение истощает. Чем вылечить душевную травму? И многие берутся за бутылку...

Они сжигают себя изнутри алкоголем, наркотиками, но прежде всего они сжигают себя творчеством. Да, у Есенина был успех, но он всё равно пил. А всё потому, что успех большой роли не играет. Что значит успех в творчестве? Сегодня ты написал хорошее стихотворение. Но ты уверен, что завтра напишешь такое же? Гарантий нет никаких. Из-за такой жизненной нестабильности человек и начинает впадать в крайности».

« Если бы среди нас сейчас жил Гоголь, мы относились бы к нему также как большинство его современников: с жутью, с беспокойством и, вероятно, с неприязнью: непобедимой внутренней тревогой заражает этот единственный в своем роде человек: угрюмый, востроносый, с пронзительными глазами, больной и мнительный... В нем можно было легко почувствовать старого врага...» «Что изменило ослепительное видение Гоголя в действительной жизни? Ничего. Здесь - осталась прежняя, хомяковская «недостойная избрания» Россия:

В судах черна неправдой черной //

И игом рабства клеймена».

Александр Блок.

«

Я всю жизнь боролся и ненавидел Гоголя: и в 62 года думаю: «Ты победил, ужасный хохол». Нет, он увидел русскую душеньку в ее преисподнем содержании»... Глаза его были - чудища, и он все рассмотрел совершенно верно, хотя пробыл в России всего несколько часов.» «Революция нам показала душу русских мужиков... Вообще только Революция, и - впервые революция оправдала Гоголя.» (1918 ).

Василий Розанов

Среди родственников Гоголя по материнской линии было много странных, мистически настроенных и просто психически больных людей. Сама Марья Ивановна Гоголь обладала крайней впечатлительностью, была мнительна, приписывала своему сыну «…все новейшие изобретения (пароходы, железные дороги) и… рассказывала об этом всем при каждом удобном случае».

Гоголь был угрюмым, упрямым, малообщительным, очень скрытным ребёнком. И вместе с тем, склонным к неожиданным и подчас опасным проделкам. Из-за этого для части товарищей по лицею Гоголь служил «…объектом забав, острот и насмешек. Учился он плохо. По словам Гоголя, в нём была заложена «страшная смесь противоречий, упрямства, дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения ».

В течение почти всей жизни Гоголь жаловался на боли в желудке, сочетавшиеся с запорами, болями в кишечнике и всем тем, что он в письме к Пушкину именовал «геморроидальными добродетелями».

Ещё были состояния, которые Гоголь именовал то припадками, то обмороками, то переворотами.

В своём завещании Гоголь писал, что на него «находили… минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться ». Это состояния сопровождались выраженным чувством страха. Гоголь очень боялся, что во время этих приступов его сочтут мертвым и похоронят заживо.

- … тела моего не погребать , - писал он в своём завещании, - до тех пор пока не покажутся явные признаки разложения .

Настроение Гоголя было неустойчивым. Приступы уныния и необъяснимой тоски чередовались с веселостью. Наблюдательный Пушкин назвал Гоголя «веселым меланхоликом».

По выражению С.Т. Аксакова Гоголь вёл «строго монашеский образ жизни». У него не было ни жены, ни любовницы. Предложение, сделанное им весной 1850 года Анне Михайловне Виельгорской, было совершенно неожиданным. И отказ мало расстроил его.

- Любимый род его рассказов, - писал кн. Урусов, - были скабрезные анекдоты.

Первый клинически очерченный приступ депрессии, отнявший у писателя, «почти год жизни» был отмечен в 1834 году.

У Гоголя изменилось отношение к жизни и к её ценностям.. Он начал уединяться, потерял интерес к близким, обратился к религии. Его вера стала чрезмерной, подчас неистовой, исполненной неприкрытой мистики. Приступы «религиозного просветления» сменялись страхом и отчаянием.. Гоголю не давали покоя мысли о его греховности. Во время последнего, наиболее тяжелого приступа болезни, развившегося в начале 1852 года, Гоголь умер.

Был ли Гоголь болен психически? И если болен, то чем? Этот вопрос задавали себе современники писателя. И отвечали на него, в большинстве случаев, положительно.

Часть психиатров, начиная от проф. В. Ф. Чижа, написавшего в1903 году, что у Гоголя имели место признаки « наследственного помешательства в смысле Мореля », считала его шизофреником. Другая часть предполагала, что Гоголь был болен МДП .

В принципе в поведении больного Гоголя было много такого, что не укладывалось в прокрустово ложе классификации психических заболеваний.

- Я почитаюсь загадкой для всех, - писал Гоголь в одном из своих писем. - Никто не разгадал меня совершенно.

Эти слова писателя в полной мере могут быть отнесены и к его болезни. Обстоятельства смерти Гоголя загадочны и до конца не выяснены.

Уже позднее, большинство исследователей, вне зависимости от их диагностических пристрастий, считало, что Гоголь умер вследствие физического истощения, вызванного голодовкой на фоне тяжелейшего приступа депрессии.

В ночь с 8 на 9 февраля Гоголь слышал голоса, говорившие ему, что он скоро умрет. Вскоре после этого он сжег рукопись второго тома «Мертвых душ».

Лечение Гоголя не было адекватным. Частично это было связано с негативным отношением Гоголя к лечению вообще. А.Т. Тарасенков, невропатолог, занимавшийся также вопросами психиатрии, полагал, что вместо назначения слабительного и кровопускания, следовало бы заняться укреплением организма ослабленного больного, вплоть до искусственного кормления.

Однако «неопределительные отношения между медиками» не позволили ему повлиять на лечебный процесс. И он счел для себя невозможным «впутываться в распоряжения врачебные».

Тайна болезни и смерти Гоголя ушла вмести с ним.

Гоголь в русской литературе для психиатра это то же, что Гофман с его «Элексирами сатаны» в немецкой и Кафка в австрийской. Для психиатра чтение таких авторов не менее важно, чем профессиональная литература.

Был ли Гоголь психически больным? Какой у него диагноз? Не это главное и не об этом речь. Существует большая биографическая и патографическая литература на этот счет, вплоть до попыток доказать, например, что и Гоголь, и Достоевский психически совершенно здоровые люди http://lenta.ru/conf/zolotussky . Но это обнаруживает лишь отношение таких авторов к психической болезни как к чему-то, что снижает, умаляет, унижает.,

Для психиатра важно, ЧТО и КАК Гоголь сумел показать нам.

Характерно, что его дар имитации, сказавшийся в исполнении даже женских ролей, никак не был связан с эмпатией , а ограничивался исключительно ярким - псевдогаллюцинаторным миром, особенностью которого у Гоголя было архетипическое видение, в частности персонифицированной нечистой силы в первый период творчества, и ее обеспредмечивание до общей атмосферы, окраски, общего стиля во второй.

Интересна половая загадка Гоголя... Он, бесспорно, «не знал женщин», Что же было? Поразительна яркость кисти везде, где он говорил о покойниках... Везде покойник у него живет удвоенную жизнью, покойник нигде не «мертв», тогда как живые люди удивительно мертвы. Это - куклы, схемы, аллегории пороков. Напротив, покойники - и Ганна, и колдунья - прекрасны и индивидуально интересны. Я и думаю, что половая тайна Гоголя находилась где-то тут в «прекрасно упокойном мире»... Ни одного мужского покойника он не описал... Он вывел целый пансион покойниц - и не старух (ни одной), а все молоденьких и хорошеньких... Характерно, что мы не знаем, кого из женщин любил Гоголь, да и любил ли? Когда он описывает женщин - то или видение, или холодная статуя, или похотливая баба.

Заключение:

· формальность, как фундаментальная черта, амбивалентно контрастирующая с высокой способностью к уподоблению без эмпатии, показной приветливостью

· псевдогаллюцинаторное творческое воображение с «конфабуляторным комбинированием» образов, поток котороголегко приобретал самостоятельность,

· и экстатическими взвихрениями , «то крайнего отчаяния, то беспредельного восторга, то гордости, то самоуничижения»,

· на гомономной почве: с юности отмечалась «странная смесь дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения», и другие выраженные шизоидные проявления с фазными колебаниями настроения. (« Как только завернули мы в глухой переулок, Гоголь принялся петь разгульную малороссийскую песнь, наконец, пустился … в пляс…» - П.Анненков).

· Резкий перелом в стиле творчества в сторону обеспредмечивания «бесовского» начала на депрессивно-ипохондрическом фоне.

· Изменение характера смеха: от комического светлого смеха к «смеху сквозь слезы», к «смеху со страху» и до «дикого безыдейного хохота» («я увидел, что … смеюсь… сам не зная зачем. .») и до «смеха с погоста, смеха мертвеца».

· Стерильность (отсутствие потомства)

Представленные данные указывают на эндогенный биполярный шизоаффективный круг психозов страха - счастья.

Ю.С.Савенко http://www.npar.ru/journal/2009/3/25_gogol_psy.htm

«Гений и злодейство - две вещи несовместные», - уверял Александр Сергеевич Пушкин. Но реальность даёт понять, что и «гений не без порока». Сегодня не секрет, что среди самых великих писателей были и алкоголики, и наркоманы, и личности нетрадиционной ориентации. Но ведь для преданных читателей презумпция невиновности в отношении любимых авторов работает в режиме нон-стоп. В нашем обзоре 10 великих писателей с их тайными страстями и пороками.

1. Владимир Набоков

Пламенной страстью писателя и филолога Владимира Набокова были бабочки. Он их ловил, изучал, рисовал, составлял их описание и с удовольствием рассказывал о предмете своего увлечения друзьям и знакомы. Бабочка даже стала чем-то вроде его личного фирменного знака.

2. Джордж Гордон Байрон

Великий британский поэт Джордж Байрон – хромой, толстый и мало привлекательный человек – был чрезвычайно любвеобилен. За год жизни в Венеции он осчастливил собой 250 дам. Он арендовал дворец Мосениго и превратил его в настоящий дом терпимости. Известно, что ему удалось соблазнить леди Каролину Лэм, которая говорила о нём, как о самом опасном и недобром из всех известных её людей, а затем Байрон соблазнил и её кузину, и собственную сводную сестру. Безусловно, можно было бы посчитать, что Байрон приврал, говоря о 250 любовницах, если бы не одно но. О каждой своей любовнице он оставлял память – прядь лобковых волос, которую помещал в конверт с указанием имени. Эти конверты были обнаружены уже в наше время в его доме в библиотеке.

Ещё одной страстью Байрона была диета – он старался изо всех сил сбросить все и добиться «благородной бледности». Для этого он пил уксус, разбавленный водой. В результате вес Байрон начал терять, а в придачу получил тошноту, диарею и умер в расцвете сил.

3. Чарльз Диккенс

Однажды Чарльз Диккенс признался: «Какая-то незримая сила влечёт меня в морг». Речь шла о парижском морге, где в 19-ом веке на всеобщее обозрение выставляли неопознанные тела. Диккенса так захватывали трупы, что в этом заведении он мог проводить дни напролёт, наблюдая, как привозят мёртвые тела, вскрывают, готовят к погребению. Чувство, которое его охватывало, он называл «притягательностью отвратительного».

4. Эдгар Аллан По

Эдгара Аллана По можно считать самым отпетым писателем-алкоголиком XIX века. Он не раз оказывался в больнице с приступами белой горячки, где яростно ругался и дрался с привидениями. Даже в мир иной он отошёл в алкогольном угаре. По выпил всё спиртное, которое привезли ему в день выборов за то, что он согласился участвовать в них в качестве подставного кандидата. Его нашли в канаве, доставили в больницу, где он и скончался от инсульта. Начиная с 1949 года на могиле писателя в Балтиморе некто регулярно оставляет бутылку «Мартеля» или «Хеннесси».

5. Михаил Булгаков

Михаил Булгаков собирал коллекцию билетов на все спектакли, которые посетил. Но наряду с этим невинным увлечением был у него и серьёзный порок - увлечении морфием. "Есть вещи и похуже морфия, но лучше нет," - утверждал писатель.

Леонид Карум, муж сестры Булгакова, рассказывал в своей книге: ««Михаил был морфинистом, и иногда ночью после укола, который он делал себе сам, ему становилось плохо, он умирал. К утру он выздоравливал, однако чувствовал себя до вечера плохо. Но после обеда у него был приём, и жизнь восстанавливалась. Иногда же ночью его давили кошмары. Он вскакивал с постели и гнался за призраками. Может быть, отсюда и стал в своих произведениях смешивать реальную жизнь с фантастикой».

6. Александр Дюма

Александр Дюма-старший прославился не только своими увлекательными романами. Современники знали его как неутомимого соблазнителя и развратника. На протяжении всей своей жизни он не хранил верность ни одной женщине, в там числе и своей жене. Он хвастался, что дал жизнь 500 незаконнорожденным детям, но признавал официально отцовство лишь троих. Когда к Дюма-отцу заглядывал в гости Дюма-сын, в доме начинался настоящий переполох. Дюма –старший метался по поместью, пытаясь куда-нибудь спрятать многочисленных полуодетых барышень.

Современники Оноре де Бальзака вспоминали, что он страстно любил кофе, предпочитал его всем другим напиткам и пил в любое время суток. В день Бальзак мог выпить более 20 чашек. Простая арифметика позволяет вычислить, что, работая над самым масштабным своим произведением «Человеческой комедией», Оноре де Бальзак выпил не менее 15 000 чашек своего любимого кофе.

Автор «Мёртвых душ» и «Вечеров на хуторе близ Диканьки» питал страсть к рукоделию – он кроил сестрам платья, вязал на спицах, шил себе шейные платки и ткал пояса. А ещё Николай Васильевич обожал миниатюрные издания. Хотя математику он не знал и не любил, но выписывал математическую энциклопедию лишь потому, что печатали её в шестнадцатую часть листа (10,5×7,5 см). Кулинарной страстью Гоголя были не только вареники, но и козье молоко. Гоголь варил его особым способом, добавляя в него ром.

Знаменитый мыслитель и поэт Гете обожал всеми фибрами души фиалки. Он не просто любовался ими, он их разводил, причём весьма оригинальным способом. Прогуливаясь по окрестностям Веймара, он всегда брал с собой семена фиалок и сеял цветы повсюду. Через несколько лет пригород Веймара оказался усыпан голубыми душистыми цветами, которые там и сегодня называют «цветы Гете».

Трумен Капоте – автор «Завтрака у Тиффани» и «Хладнокровного убийства» - о себе говорил так: «Я - алкоголик. Я - наркоман. Я - гомосексуалист. Я - гений...»

Кто может дать лучший совет, чем человек, повидавший жизнь. будут интересным даже тем, кто к творчеству Булгакова равнодушен.